Ссылки для упрощенного доступа

"На очереди Пруст". Соцсети о новом витке запрета книг в России


Владимир Сорокин в студии Радио Свобода, 2008 год
Владимир Сорокин в студии Радио Свобода, 2008 год

В понедельник разнеслась новость: издательство АСТ приостанавливает продажи последнего романа Владимира Сорокина "Наследие" из-за обвинений в ЛГБТ-пропаганде.

Владимир Харитонов:

Видимо, история с "Наследием" Сорокина не закончилась, и к АСТ постучались (или на АСТ настучали)

Как оказалось, всё ещё хуже: под этим же предлогом сообщили о снятии с продажи целого ряда известных англоязычных авторов – Джеймса Болдуина, Майкла Каннингема, Мадлен Миллер, Ханьи Янагихары. А "Ведомости" рассказали, что при Российском книжном союзе появился специальный экспертный совет, который и будет предписывать издателям, от чего им стоит отказаться.

Галина Юзефович:

Роману "Дом на краю света" Майкла Каннингема я обязана своей карьерой. Именно после рецензии на него меня взяли на первую мою штатную работу литературного обозревателя двадцать, если не ошибаюсь, три уже года назад. И этот факт был первым, о чем я взволнованно сообщила самому Каннингему, когда двенадцатью примерно годами позже мне довелось вести встречу с ним в стенах РГГУ (тех самых, где сейчас открывают центр под руководством Александра Дугина)... Сегодня "Дом на краю света" официально сняли с продажи, но я все равно вам скажу: этот роман обязательно, прямо обязательно надо читать. Он прекрасный, про любовь, семью, взросление – словом, про все самые важные вещи в мире.

Валерий Шубинский:

Запрет "Комнаты Джованни" – это рубеж. Классика больше не неприкосновенна. На очереди Кузмин и Пруст.
Да, я понимаю, что у власти агрессивные питекантропы, но ведь они давно у власти – почему они внезапно активизировались, причём в каких-то странных и абсурдных направлениях?

Татьяна Коновалова:

#фиксация дня
В России создали "экспертный совет по книгам" и он уже запретил продажи Сорокина (обладатель премии "Национальный бестселлер" , "большая книга" и др.), Майкла Каннингема (пулитцеровская) и Болдуина.
Я, книжный хомяк, у меня запасено. И запасено столько, что жить надо еще лет сто, чтобы все прочесть. Но жизнь показывает, что стратегия "тащи все а норку, потом не будет" – единственно верная в этой стране.
Того и гляди жечь на площади начнут.
Хорошо еще если только книги.

Дарья Серенко:

Тут "экспертный совет для проверки книг на соответствие законам" открыли неуважаемые властители (амбициозно считающие себя властителями дум и душ человеческих).
Совет рекомендует издательствам запретить какую-нибудь книгу или автора – например, за т.н. "пропаганду лгбт". Пока формулируется так, что конечное решение о запрете – за издательством. Ну такое добровольно-принудительное, конечно, решение. Не изымете книгу – будут штрафы и уголовные дела.
Запретили уже новую классику в виде Сорокина, Янагихары, Мадлен Миллер. В самом совете – роскомнадзор, военно-историческое общество и прочие блюстители российской морали всех мастей. То есть люди, всю жизнь держащие в руках вместо книг указки и розги.
Мои книги все еще в каком-то остаточном виде (кое-где из-под полы) продаются в России. С пометкой, что это книги иностранного агента. "Пепел" выходит сейчас на пяти языках в бумаге – но не может быть издан на бумаге в России. Книга попадает к читателям через свободную лицензию (я выложила текст через Медузу – бесплатно для всех), а в физическом виде – в виде маленькой контрабанды (из рук в руки).
Книги, конечно, можно запретить. Можно усложнить доступ к ним, наказывать тех, кто читает их и издает. У нашего государства огромный опыт такого контроля. Но реальность, люди, чувства, любовь, страхи, эрос, танатос – сложнее, объемнее и неистребимее диктатуры. Там, где вы запретите и пережмете, возникает не гладкая пустота, а громкая фигура умолчания, которая манит людей еще больше. Чем больше вы пытаетесь усмирить человеческое сложное нутро, подогнав его под свою прокрустову мораль, где быть лесбиянкой – преступление, а быть пытающим людей силовиком или военным преступником – великое благо, тем сильнее это репрессированное нутро утверждает себя в коллективных памяти, снах, желаниях. Люди не перестанут хотеть, исследовать, получать удовольствие, видеть красивое. Люди не перестанут писать об этом. Люди не перестанут читать об этом.
Ничего из этого вам на самом деле до конца не будет подвластно.

Любопытно, что даже в ура-патриотическом сообществе некоторые литераторы находятся в замешательстве и не то чтобы против, но не спешат восхититься.

Олег Демидов:

Небольшой комментарий.

Что Каннигем – гей, не делает его экстремистом. "Дом на краю света" я не читал, но изучал иные его тексты. Очень хороший автор. Наличие персонажей-гомосексуалистов – ещё не преступление; важно, как это подаётся.

Болдуина не знаю – ничего не могу сказать.

Сорокин – давным-давно живой классик. Так исторически сложилось. И чем больше и активнее сейчас с ним будут бороться, тем более прочно он укоренится в истории русской литературы (хотя, казалось бы, куда уж прочнее?). "Наследие" не читал и не собирался (хватило "Манараги" и "Русских народных пословиц и поговорок" – с тех пор писатель для меня умер); есть ли там что-то – скорее есть; но, если и запрещать Сорокина, то с первой по последнюю книгу. Очнулись поздновато.

Андрей Рудалёв:

Кстати, прежде, чем проводить свои экспертизы и рекламировать книги Сорокина, в "Российском книжном союзе" не хотят объяснить, отчего в отечественной литературе за последние годы расцвел иноагентский пул, а главным трендом до сих пор являются идеологические стандарты, направленные на отчуждение от страны?

Или это их не касается? Как и то, что многочисленные птенцы гнезда сейчас за кордоном создают свои укрепрайоны и готовятся к наступательным действиям…

Игорь Караулов:

Это, между прочим, делают вредители, чтобы потом нам – например, конкретно нам, "Союзу 24 февраля" – предъявить: вот, вы несёте с собой цензуру, запрещаете конкурентов и оставляете после себя выжженное поле.
А это делаем не мы. Это делают те же бюрократы, которые тормозят развитие нормальной пророссийской литературы.

Кроме того, в соцсетях отмечают, что власти умело пользуются имитацией "общественного запроса".

Анатолий Несмиян:

К "хлопку", "задымлению" и "подтоплению" добавился новый термин из криво-русского волапюка. Теперь донос называется "запросом неравнодушных граждан". Хотя как был доносом, так и остался, а неравнодушные граждане так и остались примитивными стукачами.

Кирилл Шулика:

Хорошо забытое старое на самом деле. И это первый шаг. Будет такое и в кино, хотя уже есть аналог советов, распределяющих госфинансирование, и в театре, и в живописи, и где угодно.

Анна Берсенёва:

Новоявленный цензурный комитет уже работает не покладая рук. Каждый член этой структуры должен быть назван поименно. Каждый! Чтобы его внуки потом знали, чем он занимался. Правда, внуки таких людей имеют обыкновение гордиться дедушками. Но это не отменяет необходимости предать их имена позору немедленно.

Вадим Шумилин:

Дело уверенно идёт к тому, что в скором времени каждый, кто собрал хотя бы с десяток книг, изданных в светлые/мрачные советские, лихие девяностые, благословенные нулевые и тревожные десятые годы, окажется хранителем подпольной литературы. Которая будет щекотать самолюбие, которой можно будет легкомысленно хвалиться перед верными друзьями, за которую придется отвечать при обыске.

XS
SM
MD
LG