Ссылки для упрощенного доступа

Левша Толстой и его вера. 165 лет назад: об одном великом поражении


"Балаклавское сражение", фрагмент картины английского художника Ричарда К. Вудвилла (1897), изображающей одно из сражений Крымской войны (1855)
"Балаклавское сражение", фрагмент картины английского художника Ричарда К. Вудвилла (1897), изображающей одно из сражений Крымской войны (1855)

Лесков написал "Левшу" в 1881 году, но действие происходит в 1855-м. Вся соль "сказа" в том, что военный министр отвергает рационализаторское предложение тульского мастера: "Не в свое дело не мешайся". Мораль: "А доведи они левшины слова в своё время до государя, – в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был". "Другой оборот" не обязательно "лучше". Победи Россия в Крымской войне, может, и по сей день в стране было бы крепостное право. История же, подобная лесковской, была в 1855 году, но была со Львом Толстым.

Молодой артиллерийский офицер составил "Проект о переформировании батарей". Толстой подал проект начальнику гарнизона Севастополя, тот передал генерал-адъютанту Алексею Философову. Тот был вдвое старше Толстого, 55 лет против 27. Воевал против Ирана, Турции (в Болгарии) и – несколько неожиданно – в Алжире. Царь разрешил помочь французам. Расстреливал арабов, получил орден Почётного легиона, а в следующем году уже расстреливал поляков. Женился на девушке, в которую был влюблён юный Лермонтов.

Лев Толстой в военной форме, 1856 год
Лев Толстой в военной форме, 1856 год

Был хорош проект Толстого или не был, значения не имело. Философов ответил как военный министр у Лескова, только намного, намного красочнее: "[О]б вопросах высшей военной организации, к которым принадлежит возбужденный графом Толстым, рассуждают обыкновенно высшие сановники, и то не иначе, как с особого указания высочайшей власти. В наше время молодых офицеров за подобные умничания сажали на гауптвахту, приговаривая: "Не ваше дело делить Европу, гг. прапорщики; вы обязаны ум, способности и познания свои устремлять на усовершенствование порученной в командовании вашей части".

"В наше время" – видимо, когда Философов воевал в Алжире и в Польше. Проекту хода не дали, войну проиграли. Конечно, это не значит, что предложения Толстого могли переломить ход войны, так и "ружья кирпичом не чистить" тоже, скорее всего, фигура речи, а не залог успеха.

"Не ваше дело". Неудивительно, что Толстой в 1889 году писал о Крымской войне: "Подвигов деятельных никаких не было, да и быть не могло". Его спрашивали про подвиги, а он отвечал, что подвиги состояли в том же, "в чём состоял подвиг всякой артиллерийской лошади, которая стоит в своём месте, не обрывая недоуздка…"

Подвигов деятельных никаких не было, да и быть не могло

Через две недели после подачи проекта Толстой был в церкви, причащался. От набожности, как наивно писал Павел Басинский? Да нет, просто 4 марта 1855 года садился на трон новый царь. Так что Толстой утром причащался, а вечером писал: "Нынче я причащался. Разговор о божественном и вере навёл меня на великую громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта – основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле".

Вот и вся цена казённому благочестию, строевой набожности.

Одновременно Толстой пишет ещё один проект – о реформе русской армии в целом. Он всего лишь начал, но то, что он написал, – это ярчайший памятник антимилитаризма: "В России … нет войска; есть толпы угнетенных рабов, повинующихся ворам".

"Двуглавая ворона в Крыму". Карикатура из лондонского журнала Punch (1855), изображающая французского и британского солдат, наблюдающих за бегством российского императорского орла.
"Двуглавая ворона в Крыму". Карикатура из лондонского журнала Punch (1855), изображающая французского и британского солдат, наблюдающих за бегством российского императорского орла.

Письмо Белинского об отношении народа к духовенству бледнеет рядом с тем, что пишет Толстой об отношении народа к солдатам: "Солдат – бранное поносное слово – в устах нашего народа, солдат существо, движимое одними телесными страданиями, солдат существо грубое. … Солдат крадет, грабит, обманывает без малейшего укора совести; дух молодечества Русского солдата состоит в пороке. Солдат презирает, не верит и не любит начальника вообще, видит в нем своего угнетателя, и трудно разубедить его. Солдат презирает и не любит свое звание".

Когда речь идёт об офицерах, текст Толстого напоминает письмо Хлестакова в Петербург: "Офицеры … служащие с одной целью украсть у правительства состояние и выдти в отставку, и безнравственные невежды, служащие потому, что … больше по направлению образования они ни на что не чувствуют себя способными".

В России нет войска; есть толпы угнетенных рабов, повинующихся ворам

"Генералы – наемники, честолюбцы… Русский Генерал по большинству существо отжившее, усталое, выдохнувшееся, прошедшее в терпении и бессознании все необходимые степени унижения, праздности и лихоимства для достижения сего звания – люди без ума, образования и энергии".

"Главнокомандующие – придворные. Главнокомандующие не потому, что они способны, а потому что они Царю приятны".

Такое можно было писать только в считаные дни, когда один царь уже был в гробу, а новый ещё не начал царствовать.

Толстой 1855 года никоим образом не пацифист. Его религиозный пафос – во имя войны, чтобы религия усовершенствовала солдата: "Из солдат наших едва ли 1/100 знает грамоте, но, что важнее еще, [едва ли] знает религию". Впрочем, если Толстой уже думает о религии "практической", "очищенной от веры", – словно хорошая водка, очищенная от сивушных масел, – то он явно чувствует некоторую негодность Христа для строевой службы.

В 1855 году, однако, Лев Толстой ещё больше Левша, чем собственно Толстой. Пьёт он уж точно не меньше Левши. К тому же играет (и проигрывает, страшно проигрывает) в карты, рискует жизнью, скача туда, где стреляют.

В 2018 году печально известное агентство "Регнум" в порядке антиукраинской агитации поместило очерк о Крымской войне. Автор (Олег Сапожников) обозвал Толстого "недисциплинированным", "вздорным" поручиком, даже ещё хлеще: обвинил в поведении "лакейском", "недостойном звания офицера". Всё дело в том, что спустя полгода после попытки пробить лбом стену Толстой проявил себя совсем в другом жанре: сочинил разухабистую песню "Как четвертого числа" про поражение русской армии. Гений он и тут гений.

Да, один из офицеров вспоминал: "[В]се хором поют толстовскую солдатскую песню про четвертое августа, а сам Толстой, тоже пьяный, дирижирует и запевает, присочиняя новые, совершенно непечатные куплеты". Но непечатное испарилось, а русский язык обогатился фразой "гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить".

Сапожников предложил судить Толстого Толстым же. В "Войне и мире" Болконский делает выговор одному адъютанту за насмешку над австрийским генералом, потерпевшим поражение: " [М]ы – или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела".

Алексей Философов - тот самый генерал, который не дал хода проекту молодого Толстого. Портрет работы Александра Варнека (1829)
Алексей Философов - тот самый генерал, который не дал хода проекту молодого Толстого. Портрет работы Александра Варнека (1829)

Только вот Толстой-то поумнее будет. Ну какое Австрия – "отечество"? Ну что Философова понесло в Алжир? Ну разве "служение", когда Крымская война стала символом казнокрадства, бесстыдного и ужасающего. Не лакеи, куда хуже. Толстой под Севастополем отличился больше всего не личной храбростью на 4-м бастионе, а тем, что не воровал.

Сапожников воровство оправдывает: "[С]окрытие сэкономленных средств, хотя и выглядело как нарушение финансовой дисциплины, часто было связано не с хищениями, а со стремлением опытных командиров направлять средства на другие статьи расходов (например, питание солдат и офицеров), или откладывать их "на чёрный день". Поэтому Толстой в ситуации с сэкономленными средствами, будучи формально правым, повёл себя в известной степени неразумно и крайне бестактно по отношению к другим командирам". "Бестактно"! То есть соучастие в преступлении есть тактичность.

Толстой был похож на Свифта тем, что очень любил лошадей. Ему хорошо молилось, когда он ехал на лошади. Не случайно же он сравнил свои подвиги с лошадиным терпением. В истории с казнокрадством полезно помнить, что деньги шли прежде всего от голода – и солдат недокармливали (и Толстой об этом писал), и лошадей. Лошадь ведь такта не требует, ей овса подавай.

Не говори, алчная душа, что "бог подаст". Бог тебе не ключник и не ларешник, а сам подавай

Так что, вслед за Гесиодом, можно сказать, что Толстой, изобретая свою "практичную" религию, поступал если не как лошадь, то как конюх – а любой наездник и конюх, если любит коня. И историю эту вполне логично закончить напоминанием о другой новелле того же Лескова: про армейского генерала, который на смотре увидел, что лошади тощие, и разгневался. Полковник стал оправдываться — мол, конюхи… Генерал вспылил: "Вздор говорить изволите!.. Что это еще за манера друг на друга ссылаться-я-я!.. Полковой командир должен быть за все в ответе-е-е! Вы развраты этакие зате-ваете-е-е-е!.. По-о-лковой командир на эскадронных!.. А эскадронные станут на взводных. А... взво-одные на вахмистров, а вахмистры на солдат... А солдат-ты на господа бога!.. А господь бог скажет: "Врете вы, мерзавцы,— я вам не конюх, чтобы ваших лошадей выезжать; сами выезжайте!"

Один из офицеров рассказал о допущенном генералом кощунстве митрополиту и получил ответ: "Видите, как прекрасно! И как после этого не сожалеть, что духовное ораторство у нас не так свободно, как военное! Почему же мы не можем говорить так вразумительно? Отчего бы на текст "просящему дай" так же кратко не сказать слушателям: "Не говори, алчная душа, что "бог подаст". Бог тебе не ключник и не ларешник, а сам подавай..."

Генерал этот, очевидно, Владимир Яшвиль, а инцидент произошёл всё в ту же Крымскую войну. Бестактность поручика Толстого имела замечательную параллель в виде богохульства генерала Яшвиля. В конце концов, любит человек людей или лошадей, он по любому приходит к пацифизму, антимилитаризму и не едет в Алжир или Польшу людей убивать, а уходит куда-то в такую высь, где и лошадям, и людям хватает места, и убивать некого и не за что.

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG